Саквояж со светлым будущим - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Шеф эту лестницу на самом деле заказывал в туманном Альбионе и несколько месяцев ждал, когда ее доставят. Доставка из Альбиона оказалось делом чрезвычайно сложным и продолжительным. Видимо, мало кому приходило в голову доставлять лестницы оттуда.

— Маня, не мечись, — приказал шеф с площадки. — Ты что? Ковер гладила?

Задрав голову. Маша посмотрела на него. Он стоял, свесившись вниз, и улыбался. Она улыбнулась в ответ.

— Ты на меня обиделась?

— Нет.

— А почему я чувствую себя виноватым?

Как все было бы просто, если бы у него был скверный характер!

— Не обижайся на меня.

Сейчас он скажет, что не любит, когда у него что-то пропадает и когда его отвлекают.

— Я терпеть не могу, когда у меня пропадают файлы и когда мне мешают работать.

— Я знаю.

— Вот и хорошо.

— Сварить вам кофе?

Он подумал, подтянулся и сделал на перилах стойку на руках. Маша ахнула. Свитер великого писателя упал вниз, обнажив живот, и джинсы тоже поехали, открывая волосатые лодыжки.

— Вы с ума сошли! Здесь высоко, вы упадете!

— Если упаду, ты меня похоронишь, — не слишком внятно, оттого что стоял вниз головой, сказал он, — ибо я убьюсь насмерть.

Потом издал некий залихватский рык, словно подтверждающий его молодецкую удаль, описал ногами дугу и приземлился на площадку. Что-то жалобно зазвенело, и финал представления оказался смазан из-за люстры, которую он задел то ли головой, то ли рукой.

— Дмитрий Андреевич, осторожней!

Люстра покачалась-покачалась, но осталась висеть, и они перевели взгляд с потолка друг на друга.

— Почему все мешают мне работать? — осведомился великий писатель брюзгливо, словно не он только что выскочил на площадку с извинениями. — Почему я не могу сесть и спокойно написать свои десять страниц?! Или двадцать страниц?! Или сорок?! Почему я принужден вести какие-то идиотские разговоры, когда я до сих пор не знаю, как мне связать один труп со вторым?! И вообще не знаю, связаны ли они?! И когда это все кончится?!…

Голос звучал все тише, потому что писатель удалялся в сторону своего кабинета, и наконец смолк совсем, потому что Родионов сильно захлопнул за собой дверь.

Маша вздохнула с облегчением, постояла, прислушиваясь, и побежала вниз.

Как все было бы просто, если бы у него был скверный характер! А еще лучше, если бы он был подлец, поедающий на завтрак беззащитных секретарш и чужих детей! Она бы тогда быстренько его разлюбила, освободилась и стала бы обычной сотрудницей, исполнительной, проницательной, деловой, профессиональной и какой угодно.

Подлецом он решительно не был. И вообще он был хорошим начальником. Каждый раз, когда ему казалось, что она чем-то обижена, он смешно каялся, из командировок привозил ей подарки, а на Восьмое марта покупал мимозку — мечта, а не начальник!

Кроме того, думала Маша уныло, ожидая, пока закипит вода в чайнике, влюбиться в шефа — это просто классический сюжет для комедии. Или мелодрамы.

Для жизни этот сюжет не подходит вовсе. И она понимает это лучше всех. Ну, а он ни о каких таких сюжетах даже не догадывается. И слава богу.

Зазвонил телефон, и она проворно сняла трубку. Хоть в кабинете и не слышно, но на всякий случай стоило поспешить.

— Да.

Молчание и какие-то потусторонние шорохи, вечные спутники стационарных квартирных телефонов.

— Алло! — повторила она с некоторым нажимом. Так бывало по нескольку раз в день. Аркадий Воздвиженский знаменитость, и у него уйма поклонников, с которыми Маша всегда разговаривала вежливо, но непреклонно.

— Алло?

— Скажи своему писаке, чтобы сидел в Москве и не рыпался, — проговорили в трубке отчетливо. — Как-нибудь в Киеве без него разберутся, а он…

— Вы ошиблись, — быстро сказала Маша и повесила трубку.

Что за идиотизм?! Кто это может быть?!

Телефон снова зазвонил, и было совершенно ясно, кто звонит, и она решила, что ни за что не снимет трубку. Чайник на плите тоненько свистнул, приноровился и наддал в полную силу.

Маша быстро переставила его на холодную конфорку. Телефон звонил.

У Дмитрия Андреевича в кабинете ничего не слышно, она это точно знает.

Телефон надрывался.

Изоляцию делали так, чтобы звуки туда не проникали, и Маша сама проверяла — по мобильному звонила из кабинета на домашний номер.

Телефон разрывался от звона. Может, подушкой его накрыть от греха подальше?…

На лестнице загрохотало, загремело и завыло:

— Маша!! Какого черта ты трубку не берешь?!

Значит, все-таки слышно! Она сорвала трубку с разорявшегося телефона, толкнула дверь в кладовку, нырнула туда и закрыла за собой дверь.

— Алло!

— Ты трубками не бросайся, курочка! Пробросаешься! Ты скажи ему, вперед пусть место себе на кладбище закажет. Какое больше нравится, а то, когда его привезут из Киева, выбирать он уж не сможет!

— Вы ошиблись номером, — размеренно произнесла Маша. — Набирайте правильно.

— Ты, курочка, язычок свой прикуси и слушай, — сказали в трубке весело, — если твой козырь из Москвы хоть шаг шагнет, будут ему полные вилы. Последние дни доживает. И не крутись ты, курочка, а слушай! Значит, ни в какую милицию ты не звонишь и никому ничего не рассказываешь. Говоришь своему писаке драному, чтоб в Москве сидел и не вылезал.

— Послушайте…

— Заткни клюв, дура, — миролюбиво посоветовали в трубке. — Ты че? Не въезжаешь, что ли? У тебя детей сколько, дура?

Маша Вепренцева уронила расписную чайную коробочку, которую держала в руке. В коробочке у нее хранились кофейные зерна. Она кофе собиралась варить.

— Ну? Че застыла-то? Лера и этот твой… Сильвестр. Это скока будет, пощитай, ё…! Пощитала?